«Пена дней» и другие истории - Борис Виан

– Что я выпью это. Я любил Анну, любил Рошель. Но они оба умерли.

Петижан поглядел на свою правую руку, несколько раз сжал и разжал кулак, потом засучил рукав и сказал:

– Берегитесь!

Анжель увидел черную массу, летящую ему прямо в лицо, пошатнулся и сел на песок. Голова зазвенела чисто и радостно, будто серебряный колокольчик. По верхней губе заструилась кровь.

– Черт возьми!.. – сказал Анжель в нос.

– Так лучше? – спросил аббат. – Позвольте, – сказал он, доставая четки. – Сколько искр вы увидели?

– Триста десять.

– Хорошо, положим… четыре.

И с виртуозной быстротой, всегда демонстрируемой им в подобных ситуациях, он отсчитал на четках четыре костяшки.

– Где моя бутылка? – вдруг спросил Анжель.

Коричневый флакон валялся на песке, и под горлышком растекалось влажное пятно. Песок в том месте, где пролилась жидкость, почернел; над ним вилась ехидная струйка дыма.

Анжель свесил голову над расставленными коленями и кропил песок темными каплями крови.

– Спокойно! – сказал аббат. – Вам мало? Хотите еще?

– Какая разница? Умереть можно и другим способом.

– Совершенно верно. Схлопотать по морде – тоже. Я вас предупредил.

– Вы же не станете ходить за мной по пятам.

– Безусловно. В этом не будет надобности.

– Рошель… – тихо проговорил Анжель.

– Ну и видок у вас: шепчете женское имя, а у самого кровища из носа так и хлещет. Нет больше Рошель, и хватит об этом. Зачем, по-вашему, я ей флакон этот подсунул?

– Не знаю, – сказал Анжель. – Я что же, тут ни при чем? Опять ни при чем?

– Вам что-то не нравится? – спросил аббат.

Анжель попытался задуматься. Мысли в голове мелькали не слишком быстро, но так толпились и толкались, что узнать их было практически невозможно.

– Почему вы не выпили сразу? – спросил аббат.

– Я опять начну…

– Ну что ж, валяйте. Вот вам другой флакон.

И Петижан, пошарив в кармане, извлек на свет темно-коричневую бутылочку под стать первой.

Анжель протянул руку, взял бутыль, вынул пробку и несколько капель пролил на песок. На дюне остался темный след; желтая струйка дыма закрутила в неподвижном воздухе ленивый завиток.

Отбросив пробку, Анжель зажал бутылку в руке. Он утер рукавом нос и с отвращением посмотрел на кровавый след. Из носа течь перестало.

– Высморкайтесь, – сказал Петижан.

– У меня нет платка.

– Пожалуй, что вы правы, – сказал аббат. – Вы мало на что способны, а в придачу еще ничего не видите.

– Я вижу этот песок, – сказал Анжель. – Вижу железную дорогу… Балласт… Отель, перерезанный пополам. Я вижу никому не нужную, бесполезную работу.

– Можно и так повернуть. По крайней мере, хоть что-то.

– Еще я вижу… Не знаю даже… Анну и Рошель… Вы мне сейчас опять нос расквасите.

– Не расквашу, – пообещал Петижан. – Еще что видите?

Лицо Анжеля как будто слегка просветлело.

– Там было море… Когда мы сюда ехали. И дети на палубе. И птицы.

– А если будет только это солнце? – спросил аббат. – Вам будет достаточно?

– Это тоже неплохо, – медленно проговорил Анжель. – Тут есть отшельник. И негритянка есть…

– И подружка Атанагора…

– Дайте подумать… – сказал Анжель. – Еще так много всего надо увидеть. – Он посмотрел на флакон. – Но Анну и Рошель я тоже вижу, – пробормотал он удрученно.

– Люди видят то, что хотят видеть, – сказал аббат. – И вот еще: видеть, конечно, хорошо; только этого мало.

– Наверно, можно делать что-нибудь… – сказал Анжель. – Например, помогать людям… – Он усмехнулся. – Только сразу арестуют. Понимаете, ведь убить Анну и Рошель тоже можно…

– Очевидно, – согласился Петижан.

– И строить никому не нужную железную дорогу…

– Разумеется.

– И что же тогда?

– Тогда, выходит, вы ничего больше не видите? – Петижан сел рядом на песок. – В таком случае пейте. Если вашего воображения ни на что больше не хватает.

Они оба замолчали. Анжель напряженно думал; лицо его осунулось.

– Я в затруднении, – сказал он наконец. – Я знаю, что нужно увидеть, чтó почувствовать, но я не знаю пока, что надо делать. И я не могу забыть то, что я уже сделал.

– Вы мне осточертели, – сказал аббат. – Не тяните резину. Пейте.

Анжель выпустил из рук пузырек. Петижан и пальцем не шевельнул, чтобы его поднять; флакон быстро опустел. Анжель сидел сжавшийся, напряженный. Потом вдруг мышцы его расслабились, руки бессильно упали. Он поднял голову и потянул носом воздух.

– Не знаю, – повторил он. – Для начала все же надо увидеть. Кто ничего не хочет, далеко видит.

– А вы уверены, что видите? – спросил Петижан.

– Я столько всего вижу. Мне столько всего еще нужно увидеть…

– Кто многое видел, знает, что делать, – заметил аббат.

– Знает, что делать… – повторил Анжель.

– Чего уж проще, – сказал аббат.

Анжель не ответил. Он раскручивал в голове какую-то мысль.

– Профессор Жуйживьом ушел в черную зону, – сказал он.

– Это приблизительно то же, как если бы вы выпили. Видите, и это можно сделать.

– А так лучше? – спросил Анжель.

– По-моему, это серьезный промах, – сказал аббат. – Впрочем, сойдет для примера. Иллюстрации промахов тоже нужны.

Петижан собрался с мыслями.

– Не хотите ли прочесть молитву? – предложил он. – Ехали татары…

– Кошку потеряли, кошка сдохла, хвост облез…

– Кто первым засмеется, тот ее и съест. Аминь, – заключил аббат.

– Это для Дюдю надо спеть, – сказал Анжель.

– Сын мой, вы, оказывается, насмешник и злопыхатель.

Они встали. Прямо перед ними на рельсах разлегся почти готовый поезд. Водители грузовиков лупили здоровенными молотами по железному корпусу топки, и черная сталь гулко гудела на солнце.

XI

Мне кажется странным, что такому серьезному мальчику, как Борис, могла в 1889 году прийти в голову дикая мысль переписывать всякий вздор.

Ш. Шассе. Истоки «Короля Убю». Изд. Флури, с. 44

Поезд состоял из двух вагонов. Директор Дюдю созвал на перрон весь персонал. На временной платформе, спешно сооруженной Мареном и Карло, толпились люди. Карло и Марен тоже были там, каждый во главе собственного семейства; а еще эта сволочь Арлан, три водителя грузовиков (из коих один уже кидал в топку уголь), сам Дюдю и Дюпон, чернокожий прислужник Атанагора. Дюпон получил особое приглашение и страшно волновался, потому что для него было зарезервировано отдельное купе, в котором ему предстояло остаться с Амадисом наедине. Раздался громкий свисток, и публика ринулась на штурм вагонных ступенек.

Анжель и Петижан взирали на происходящее с вершины холма. Атанагор со своими помощниками не пожелал оторваться от раскопок, а отшельник должен был трудиться над негритянкой.

Директор Дюдю показался в окне отдельного купе и трижды махнул рукой, давая сигнал к отправлению. Вскрикнули тормоза, пыхнул пар, и, радостно поскрипывая, состав тронулся с места. В окнах замелькали носовые